Павел, рассуждения по типу, - а мне нечего терять, вредны и опасны. Поколению, не знавшему войны, сложно судить о том, что вредно, а что полезно. Война не прощает равнодушия и безучастности, тем более, что все показывает на то, как старушка давно точит косу. Тебе, как украинцу(с), наверно, проще смотреть на всё происходящее потому, что в жизни есть какой-то смысл(дети, семья, работа). Мне же, его утратившему, еще в уже далекие, веселые девяностые, - совсем не до шуток, потому, как стал немного его приобретать. Конечно, хочется надеяться на здравый смысл, который, как нам, иногда, кажется, должен торжествовать. Но послушать мнения людей с Донбасса, то невольно понимаешь, что многие из них так же не представляли о бомбежках ровно ничего, но судьба распорядилась по своему. Хочется верить и в Джа, и в Вуду, лишь бы этого избежать, но остается только загадывать, а жизнь сама рассудит кому с корыта есть, а кому тарелка не помешает. Некоторые, кста, давно сделали этот выбор.

Тут Лена как-то защищала Фила, по поводу и без повода. Пришлось войти в роль. Дальше много букф:

Сальто назад.

В этот апрельский день было все как обычно. Весна пришла, весна дышала. Настолько сумасбродство утренней прохлады и лучезарного солнца повлияло на Сидора Петровича Рябинина, что он в этот примечательный день забыл даже умыться. Бросив все дела, ринулся прямиком к компьютеру, посмотреть, - а что же новенького уготовила судьба его возбужденному сознанию. Возбуждено оно было лишь потому, что накануне в соцсетях ему в сообщениях поступила фотография. На этом фото, на сколько позволяло его воображение, угадывались очертания давно забытой его самой первой любви. Фото было сделано весьма профессионально. Женщина неопределенного возраста в парике и неброском макияже позировала перед камерой на белом фоне. Сразу узнав  позирующую, Исидор мгновенно отправил сообщение, - хочу больше фотографий. Аккаунт с которого было отправлено сообщение сразу исчез и на все попытки разыскать в сети пользователя закончились неудачей. Настроение мгновенно испортилось. Рябинину захотелось узнать больше о судьбе его пассии. Нахлынули лирические воспоминания. Он стал бесцельно раскладывать пасьянс «паук», но вдруг вспомнил, что некоторое время назад, ему уже приходила мысль разыскать в сети её страничку, но эта попытка закончилась неудачей. Потом, была еще попытка и опять безрезультатная.
Сидор со злостью шлепнул по значку «выключить компьютер», отправился совершать утренний моцион. Он всей душой ненавидел свое имя, поэтому всегда регистрировался в сети под другими никнэймами и оттого, что никто его не сдерживал, стал пописывать разные статейки, сверстанные, больше, чтобы развлечь себя, чем в надежде стать популярным.
В этот день он окончательно решил быть честным перед самим собой, записывая в дневник важные факты и наблюдения. Усевшись поудобнее в кресле-трансформере, закинув ногу на ногу, немного боком к столу, воспроизвел:
"Опять слышу голоса людей, которых не вижу. Для меня это очередное испытание. Наверно, кто-то внутри меня хочет уверить, опять же меня, что я — шизоид. Отчасти понимаю это. Стараюсь реагировать на эти проявления спокойно, но что-то подсказывает, - это долго продолжаться не может. Мучаюсь и страдаю оттого, что слышу иногда отчетливо. Невольно вступаю в мысленный разговор с воображаемыми. Ведь, слух у меня хороший.
- Она упала, - говорят они мне. Или, - она украла, или — она или он поели...
- Что украла? Куда упала? Зачем поели? - законные вопросы на пустые фразы. Но эти вопросы возникают. Приходится отвлекаться от своих мыслей, дел каких-либо. В общем, засада и только.
Слух то у меня хороший, а вот глаза не очень. Может, зрение ухудшилось оттого, что для мозга нет логического объяснения, - почему уши слышат, а зрение подводит? Ведь, рядом нет никого, и взгляд невольно обращается в себя. Заостряется на этом. Начинается внутренний диалог, вся эмоциональная окраска невольно приобретает раздраженный характер. Какие вопросы — такая окраска.
Когда звучит музыка, я погружаюсь с головой в мелодию оркестра, заставляя мысленно, конечно, звучать тенор-саксофон или ударные инструменты, или фагот. Не скажу, что в далекой молодости умел играть на всех этих инструментах, но сознание помнит это состояние, когда музыка проходит через тебя, не оставляя без трепета ни один внутренний орган. Потом опять приходят тени прошлого, обвиняя меня, что опять врал и обманывал. Страшно осознавать это расстройство. Слышать тех, кого в твоей жизни давно нет, но ты хочешь не только слышать, но и видеть их в реале. Я должен был это записать. Хотя бы перед собой остаться честным. Это продолжается уже много лет. Когда началось, уже сам не помню. Может, в самом деле, обратиться к медикам? Ситуация складывается не из лучших. Я умираю".
Немного помедлив, продолжил:
"Возможно, от этого возникла затяжная депрессия. Практически все время, когда возникает этот бардак в голове, приходится быть на волне этих внутренних споров с самим собой на грани сумасшествия".
Через неделю, когда он и думать перестал об этом событии, ему на адрес электронной почты пришло письмо: «Дальше можешь не продолжать. Мы и так все знаем.» Письмо было подписано оперуполномоченным отдела К1 по Северо-Западному округу России.
- Вот, черт, - сказал Сидор, - опять взломали. Не много здесь написать можно. Поди, загребут ненароком. За экстремизм или еще что придумают...
Правда, пасовать перед трудностями было не в его традициях, поэтому, недолго думая, он быстро соорудил ответ: "Если будут предложения по размещению рекламы на сайте, обращайтесь. Возьму недорого".
Ответ был уже в мэйл агенте : «Манечка, ты меня не узнал? Это я – Наташа. Помнишь школу?»
Конечно, Сидор помнил, что Наташе тоже не нравилось его имя, и она ласково называла его Манечка, Манюня, Зайчик. Почему она дала ему эти прозвища, оставалось загадкой по сей день.
«Конечно, помню. Как дела?» - отвечал он.
«Не видишь, работаю».
Они еще долго переписывались, далеко за полночь, осыпая друг друга комплиментами и приятностями.
Спать лег Сидор в приподнятом настроении. Улыбаясь, скрестив руки на груди, переворачиваясь с бока на бок, долго не мог заснуть. Все представлял, почему-то он был в этом уверен, свою будущую встречу с Наташей. Ему уже хотелось этого так, что подозрение на причастность к особому отделу не очень-то останавливало.
Наступило утро. Летний воздух, практически, не остыл за ночь. Сидор поднялся с постели. Наскоро скатал свое лежбище, посмотрел на часы. Было начало восьмого утра. Так рано он давно не просыпался.  За окном как бы нехотя перекликались птицы. Было обыкновенное среднеевропейское лето. Пытаясь сосредоточиться, Сидор пошел на кухню, готовить завтрак.
   
Странно, - думал он. Прошло столько лет, а как будто бы расстались вчера. Его неотвратимо влекло в тот подъезд, где они встретились, в тот узкий коридор, где они целовались, где впервые прозвучали слова признания, любви, нежности. Ему хотелось петь и опять на что-то надеяться. С умилением он вспоминал их утренние оздоровительные забеги на стадионе, танцы под единственным на улице горящим фонарем. Ему хотелось снова туда, в далекое детство. Рябинин чувствовал необыкновенный прилив сил. Эйфория от переживания растворялась в его теле. С каждой минутой жизнь вновь возвращалась к нему. Он ликовал.
Яичница получилась на славу. Подбирая растекшийся желток серым хлебом, купленным по случаю в универсаме, Сидор смаковал, восторженно радуясь происходящему. На днях он собирался отправиться в недалекое путешествие и все ни как не мог найти попутчиков к себе в компанию. Правда, денег на это мероприятие практически не было, но он готов был даже взять кредит в банке, чтобы осуществить задуманное.
Ждать долго не пришлось. Проверяя свою электронную почту, он открыл и письмо от Наташи. В нем говорилось: «Миленький Масяня,  у меня на днях назревает маленький отпуск. Может, как-нибудь расслабимся? Пересечемся в не отдаленной местности? Что скажешь?»
Как это было неожиданно, так и совсем кстати. Наверно, Сидор за это и ценил Наташу. Она обладала способностью совпадать с его намерениями, желаниями.
«Конечно, я за.» - коротко ответил Сидор.
Просмотрев последние новости, потянувшись в своем кресле, он открыл папку с дневником, механически отбарабанив дату на клавиатуре, стал заполнять:
«Когда наступает тишина, мне хочется, чтобы это длилось, как можно дольше.
В эти моменты я начинаю разговаривать с воображаемым собеседником. Конечно, все это происходит виртуально, без напыщенности и фарса, не доводя мысль до абсурда. Сам себе задаю вопросы. Сам отвечаю. Приятность состоит еще и в том, что слова возникают где-то в глубине подсознания, складываясь в замысловатые формы и сочетания в такт с биением сердца, соразмерно твоему дыханию. В эти минуты есть я один. Какой есть. Плохой ли? Хороший? Становится не важно. Главное, что есть. Невероятное успокоение спускается в окружающий меня мир. Но как обычно, продолжается это недолго».
«Хватит трындеть», - выскочило сообщение в мэйле.
«Боже, Наташа, неужели все, что записываю для себя, видишь ты на своем компьютере?»
«Конечно, вижу. Даже, могу сказать  версию твоей операционки и каким хакером она была распространена».
«Да. Чувствую, нелегко мне придется», - посетовал Сидор.
«Не дрейфь, Манюня. Все будет хорошо. Билеты я уже купила. Тебе нужно только распечатать и с ним в аэропорт».
«Хорошо», - отвечал Сидор, - «Может, в скайпе пообщаемся для приличия?»
«Незачем. На море времени будет предостаточно. С нетерпением жду встречи».
Билет был на послезавтра. Сидор уже давно ни где не работал, временные рамки его давно не беспокоили. Воодушевленный, вскочив, как ошпаренный, почесываясь и подтягивая шорты одновременно, буквально вприпрыжку отправился собираться.
- Уууу, - думал он, - нежданно-негаданно, такое счастье свалилось с неба. Сколько долгих дней и ночей, в глубине души, он желал этого свидания. Предвосхищал и лелеял все мысли об этом. Огорчался и страдал, когда видел, что с её стороны не было никаких попыток способствовать этому. И вдруг, на тебе, получите, распишитесь.
Что нужно настоящему путешественнику для недолгой поездки? Зубная щетка, зубная паста, мыло, пара чистых носков и конечно зарядка для телефона. Несколько минут раскрытия, закрытия всевозможных дверок и ящиков понадобилось вновь испеченному туристу, чтобы собрать рюкзак. На секунду он присел, задумался, - не забыл ли самого главного?
- Подарок! Конечно, подарок.
Ему определенно ничего не приходило в голову. Бесцельно слоняясь по комнате, остановившись перед зеркалом, Рябинин пристально вгляделся в свое отражение. На него из недр стекла венецианской работы смотрел убеленный проседью, лысеющий, сорока трех лет отроду, голубоглазый мужчина. Испытывая состояние жуткого трепета, внезапно вспомнил о старой безделушке. Янтарный браслет давно лежал в разобранном виде в его письменном столе. Когда он увидел его в таком состоянии после смерти мамы, какая-то уверенность зародилась в сердце, что обязательно этот браслет будет на руке его избранной.
- Решено. Нужно все исправить и подчинить.
Симферополь встретил безоблачным небом и курортной суетой отдыхающих. Все вокруг говорило о том, что люди по-прежнему предпочитают унылости среднерусских равнин жаркое, южное солнце. До прилета самолета Наташи оставалось несколько часов. Сидор нашел укромное местечко, удобно расположившись на лавочке у районной администрации, достал блокнот, благоразумно купленный накануне, стал выводить не очень опрятным почерком:
«Бывают и такие моменты в моей жизни, когда, находясь среди людей, есть ощущение,
что ты еще не проснулся или находишься в какой-то фантомной зоне, где нельзя избавиться от иллюзии подопытного кролика. Из звучащих вокруг обрывков фраз, разговоров понимаешь, что кто-то определенно знает, о чем ты думаешь, невольно задает ход твоей мысли. Заставляет ужаснуться прозрачности твоих намерений, делая тебя беззащитным во всех отношениях ранимости. Вот и сейчас этот кто-то пытается внушить мне, что Наташа не приедет. Волнуюсь».
Сквер, в котором он остановился, был не многолюден. Аккуратно высаженный в линеечку кустарник испарял тончайший запах утренней свежести. Пассажиры маленькими группками по два три человека присаживались то на одну, то на другую скамейку. Сидор, пытаясь ни о чем не думать молча, наблюдая происходящее, подставлял свое лицо уже июньскому, еще не такому жаркому, солнцу.
Объявили прибытие рейса из Санкт-Петербурга. Сидор расположился у выхода зала прибытия так, чтобы его можно было заметить не сразу. Может, он не хотел все-таки неожиданной встречи, может, стеснялся своей седеющей головы. Смятения волновали, будто впервые, его богатое воображение. Нерешительно переминаясь с ноги на ногу, затаив дыхание, нетерпеливо ожидал.
С момента, как он занял свою позицию, прошло уже больше получаса, но Наташи по-прежнему не было. Ожидая еще четверть часа Сидор невольно вспомнил, что в юности Наташа частенько подшучивая над доверчивым Рябининым, заставляла его в очередной раз винить себя в добродушии.
В мыслях, понося себя разными словами, резко развернувшись, быстрым шагом он пошел по направлению к остановке троллейбуса. Только через сто метров до него дошло, что билет был куплен не за его деньги и поэтому вряд ли это был розыгрыш. Обернувшись, он издали увидел спокойно ожидавшую пассию своей молодости на ступеньках аэровокзала.
Прошло больше двадцати лет с момента их последней встречи, но по-прежнему, слегка вздернутый нос, круглый овал лица, изящная фигура, облаченная в льняное белое платьице, были узнаваемы на расстоянии.
Подойдя, Сидор, схватившись за ручку чемодана на колесиках, со словами, - разрешите вам помочь, - потянул ношу в свою сторону. От неожиданности Наташа, не сразу увидев внезапного помощника, оторопела. Ей показалось, что назойливые таксисты опять пытаются навязать услуги. И только знакомая улыбка выдала в этот момент "юного" Ромео. Изменившийся Сидор уже не был тем спортивным и подтянутым, длинноволосым юношей, каким она знала его раньше. Одутловатый живот, не очень выразительная бородка, темные очки и солнцезащитная короткополая, соломенная шляпа делали его каким-то новым, не очень знакомым кавалером.
Она не сразу справилась с охватившим её волнением. От неожиданности, гомерический смех вырвался из прикрытого ладонью рта, скорее, как защитная реакция, чем выражение восторга увиденного. Немного присев, отойдя на шаг, чтобы рассмотреть целиком, немного заикаясь, смогла только произнести, - Исидор, это ты?
- Вроде того, - ответил Рябинин, расстраиваясь такой бурной реакции.
Наташа продолжала беззвучно смеяться и все никак не могла успокоиться. Сидор нервничал, топчась на месте в нерешительности что предпринять.
- Может, пойдем все-таки, - робко предложил он.
- Да, да, конечно, - все еще прикрывая рот, вторила Наташа.
- Какие предложения? Куда пойдем?
- Я отдаю все на твое усмотрение.
- Хорошо, - заключил Сидор, - Предлагаю сдать багаж в камеру хранения и хорошенько отметить нашу встречу. Каково?
Они медленно двигались вдоль здания аэропорта. Наташа, придя в себя, взяв Рябинина под руку, с интересом рассматривала уже подробно. Заострять внимание на мелочах была её особенность. Маленьким пунктиком, о котором знала, наверно, лишь она.
Сдав вещи, они еще долго прохаживались в окрестностях. Делились впечатлениями и переживаниями столь долгой разлуки. Ведь разлукой это можно было назвать, раз встретились вновь. Наташа все никак не хотела заходить в кафе у привокзальной площади, оправдывая отсутствием голода. Сидор же, предвидя экстремальную ситуацию, заблаговременно припас бутылочку красного игристого, предложил расположиться в сквере на газоне, так как скамейки все были все заняты.
- За что выпьем? – спросила Наташа.
- Конечно, за встречу. Даже, не надеялся, что так выйдет. Очень рад. Не верю, что такое вообще могло произойти. Ты прекрасна и очаровательна. За то и выпьем.
Бутылка быстро опустела. Все больше прогревающийся воздух этому способствовал. Дрожащее марево превращало снующих прохожих, машины, здания в забавный мираж. Как обычно в таких случаях разговор превратился в известную тему, - «а ты помнишь?». Воспоминания нескончаемой вереницей, словно мыльные пузыри, возникали, растворяясь в воздухе. Казалось, им не будет конца. Чувствовалась искренность в высказываниях и некоторое сожаление о где-то упущенном времени. Трагичности обстоятельств не позволившим остаться вместе, недолюбленности, недопонятости, ведь оба на тот момент оставались в одиночестве. За пеленою слов неторопливо текущего разговора, Рябинина не оставляла мысль, как Наташу не могли остановить его записи в дневник о себе. Ведь по ним можно сделать вполне неутешительный вывод. Такие ужасные откровения, порой, пугали его самого. Поэтому эта мысль никак не покидала. Наконец он набрался смелости, спросив напрямую:
- Скажи честно. Неужели то, что я писал в дневнике, никак на тебя не подействовало?
- А что ты писал?
В этот момент Наташа не смотрела на Сидора. Немного отстраненный взгляд её, с каким то равнодушием, следил за кормящимися у ног голубями.
- Ну, хотя бы то, что общаюсь со всевозможными духами, голосами?
- Масяня, дорогой, я тоже общаюсь со всякого рода духами. Правда, Коко Шанель мне нравятся больше Красной Москвы.
- Да. Красная Москва. Помню. Они были у твоей мамы. Незабываемо. Но все же?
Ты же знаешь. Для меня очень больная тема. Почему я?
- Послушай, Петрович, сколько раз в своей жизни ты кого-либо предавал?
- Не счесть, наверно. Хотя, что можно называть предательством?
- Неважно. Главное, что мы предаем себя в основном. Вернее те чувства, которые впервые испытывали в своей жизни, в отношении к кому бы то не было. Ведь так?
- С этого момента, пожалуйста, поподробнее, - Рябинин невольно усмехнулся.
- Ну, вот допустим я. Ведь ушла лишь потому, что увлеклась каким-то плешивеньким, гаденьким майоришкой. Думала, порядочный. Добрым, заботливым казался. Повелась. Результат - опять ничего не получилось. Потом брокер. Потом менеджер по продажам. Терпела непередаваемо. Каждый раз думала, что все наладится. А на самом деле -элементарно забывала ту, которая бежала в свои первые объятья, свой первый поцелуй. Не находишь? Сейчас просто захотела увидеть к кому же я бежала. Почувствовать. Понять.
- Ну и как впечатление?
- Еще не решила, Исидор. Ты мне нравился в любом виде.
Наташа развернулась лицом к лежащему на спине Рябинину. Возникла пауза. Сидор пока не знал, как реагировать на её слова. Но было спокойно и как-то легко на душе, что они снова вместе, снова внимают друг другу, снова рядом.
- А как же "назад брода нет" или "кто старое помянет тому глаз вон"? – решил иронизировать Петрович.
- Чушь, Манечка. Никто не отменял меня шестнадцатилетнею. С этим справлюсь как-нибудь сама.
- Ладно, - буркнул Сидор, присаживаясь рядом. – Чем займемся?
- Отдыхом, Масяня. Отдыхом. Наслаждением жизнью. Пиететом. Пошли.
Собрав остатки пищи в пакеты, выбросив мусор в урну, отправились на поиски такси.
На удивление им легко удалось найти попутчиков до Коктебеля, и уже через полтора часа они были на месте. Расположившись в маленькой комнатке а-ля семидесятые, с чисто выбеленным потолком и стенами, скрипучими кроватями с неизменными оленями на прикроватных ковриках, отправились инспектировать побережье.
У моря было безлюдно. Казалось, продавцов и всевозможных лавчонок было больше чем отдыхающих. Лишь на пляже увидели какое-то оживление. Звуки прибоя, перекрывавшие шум загорающей на солнце публики, создавали умиротворяющую картину.
Рябинину снова захотелось жить. Он благодарил судьбу и небо за исключение, которое сделано ему, за прекрасную возможность вновь окунуться в юные годы, почувствовать, что он еще кому-то нужен, интересен, необходим. Ему виделось, что проведенные в одиночестве годы прошли не зря, было что рассказать, поделиться накопленной нежностью, теплотой. Это был уже его пунктик. Он прекрасно помнил свой десятый класс обыкновенной среднеобразовательной школы, когда после уроков сломя голову спешил к своей первой и единственной. В те годы он еще не задумывался вовсе, что существует ложь, обман, подлое предательство, измена и подлость. Жил своими не поддельными интересами. Так, наверно, бывает у всех, не знающих нужды, школьников. Счастью не было границ. Чувствуя друг друга на расстоянии, они вместе мечтали, любили, надеялись.
Он вспомнил, как в один из вечеров они встретились после месячного переживания неудавшейся попытки сблизиться. Тогда уверенность владела обоими: они будут вместе, обязательно соединят судьбу в одно целое, вопреки запретам несносных родителей. Сидор иронизировал, - уездные Индюшкины и Курочкины. Правда, у неё не было братьев, а у Ромео яда, но это не избавляло банально от страданий.
Рябинин понял, что обязательно должен сделать предложение Наташе. Как осуществить это он еще не представлял, но намерение уже казалось необходимостью. На следующее утро под предлогом обязательной встречей с издателем он отправился в Феодосию, чтобы основательно приготовиться к осуществлению задуманного.
Купив коробку конфет и маленькое колечко с бриллиантом, направился прогуливаться набережной, еще раз все обдумывая и взвешивая. Вчера они договаривались устроить маленький пикник, для столь радушно встретившей хозяйки. Все это благоприятствовало ситуации.
Он абсолютно не представлял, сможет ли он принять Наташу после стольких лет забвения? Сможет ли переносить изменившиеся привычки и слабости? Хватит ли смелости закрыть глаза на проявившиеся к этому возрасту явные недостатки? Одно для себя прояснил точно: он этого желал, хотел и отступать ни за что и не при каких обстоятельствах не сумеет. Эта мысль делала его в его же понимании некоим титаном собственного целомудрия, сохранившим душу для первой и единственной.
Казалось, одним таким решением он сметает на прочь все предыдущие похождения, неоднократно случавшимся с ним.
«Вон. Все вон из моей жизни!» - думал он: «Вот незыблемый фатум, воздаяние за все страдания, неудачи и промахи. Пусть весь мир теперь будет завидовать и роптать».
Его походка в этот момент невероятно изменилась, стала более уверенной, четкой, создающей впечатление, что еще мгновение и ноги неудержимо оторвутся от земли.
Возвращаясь обратно, Рябинин купил на рынке продукты для ужина. Во дворе, где они остановились, было пустынно. Он уже не первый раз квартировал в этом месте на самой дальней окраине Коктебеля. Расположение ему определенно нравилось своей комбинацией под нависающей скалой, называемой Чертовым камнем и отдаленностью от суетящегося центра поселка. Уютная беседка, примыкающая к дому, оплетенная почти уже диким виноградом, с большим обеденным столом и массивными лавками посередине. Отсюда открывался замечательный вид на необъятные, желтые склоны сухой травы, с беспорядочно разбросанными анортозитовыми валунами. Непременный треск южных цикад придавал этой картине какой-то незабываемый колорит отрешенности от всего остального, потерянности где-то во времени и пространстве.
Сидор обошел задний двор, где собирались жарить рыбное филе. Осмотрел мангал порядочно потрепанный почти развалившийся. Убедившись, что все готово к вечернему пиршеству, решил сделать очередную запись в блокнот.
«Пишу в надежде, что все произойдет именно так, как задумано. Наташа примет мое предложение и я, наконец, избавлюсь от губительного одиночества. Не знаю чего ожидать от этого поступка, но надеюсь, что все будет хорошо».
Вечер прошел с блеском затерянной во вселенной галактики Лебедя А: пили, шутили, обменивались комплиментами и просто радовались друг другу. Когда мясо рыбы было готово, Сидор незаметно подложил кольцо в тарелку Наташи.
Подняли бокалы за встречу и знакомство. Неторопливо стали наслаждаться удавшимся филе луфаря, запивая местным вином «Роза хутор». Увидев кольцо, Наташа насторожилась, призывая присутствующих посмотреть в её тарелку. Сидор привстал со скамьи со словами, - Разреши, помогу, - извлек колечко, встав на колено, произнес, - В этот прекрасный, летний вечер, перед лицом присутствующих, хочу сделать официальное предложение, несравненная и прекрасная Наталья Рафаэловна, своего нестареющего сердца и руки!
Возникла пауза. Хозяйка сидела, подобрав и соединив руки у груди. Наташа же спокойно потянулась к бокалу с предложением всем выпить. Рябинин встал, взяв свой бокал, замер в ожидании.
- Сядь, Исидор, - разорвала возникшую тишину Наташа. Сидор медленно, не отводя глаз от женщины, присел.
- Мне очень приятно, что в такой прекрасный вечер ты сделал столь неожиданное и замечательное предложение. Мне очень нравится, не только нравится, но и приятно находиться здесь в милой компании, в окружении такого прекрасного ландшафта с великолепной рыбой на столе…
Было видно, что она слегка озадачена, растягивая слова, делая паузы для обдумывания, продолжала:
- Это кольцо, этот романтический ужин на троих, делают мои впечатления незабываемыми и бесценными. Но я хотела бы взять паузу, прежде чем ты узнаешь ответ.
Тут она замолчала, обводя окружающих взглядом. Увидев замершую в нелепой позе соседку по лавке, спохватилась и продолжила:
- Спасибо, конечно, давайте выпьем за столь выразительный, неподражаемый поступок.
Хозяйка дома, поняв неловкость создавшейся ситуации, выйдя из оцепенения, выражая всем своим видом воодушевленность, бодро воскликнула, - Давайте, - протягивая свою руку с бокалом, сначала к Наташе, потом к бокалу Рябинина.
Сидора нисколько не огорчил ответ. Будучи оптимистом, как ни в чем не бывало, стал травить свои излюбленные байки о Вселенском потопе и глобальном потеплении и прочую чепуху.
Под конец вечера, окончательно набравшись, перешел на обсуждение женской натуры, коварства, которое заложено в названной половине человечества, чем вызвал почти справедливый гнев присутствующих.
Расходились далеко за полночь. Рябинин добрался до кровати, лег не раздеваясь, думая о своем неоднозначном похождении, быстро заснул. Женщины же еще долго убирали со стола, перемывая и складывая посуду.
На следующее утро, еще лежа в постели, в тиши отдаленной, безлюдной комнаты Сидор отчетливо услышал несколько голосов: «Утонет. Она утонет. Утонет».
«Началось», - подумал Сидор, вставая с кровати.
«Еще век бы вас не слышать. Боже, ведь все было так замечательно. На тебе сподобились», - шаркая тапочками по полу, продолжая внутренний диалог,  отправился в душевую.
Это происшествие все равно оставило неприятный осадок. Все утро ему хотелось найти и купить спасательный жилет. Весь путь к морю, он лишь успокаивал себя мыслью, что это всего лишь очередная игра воображения, не стоящая особого внимания. Решил, даже, не расстраивать саму Наташу, рассказывая о своем пробуждении.
На экскурсии вдоль побережья на катере стилизованном под бригантину, Рябинин бесцельно щелкал затвором фотоаппарата, делая вид, что все в полном порядке. Беззаботно рассматривая и внимая красотам Карадагского заповедника, чувствовал, что что-то изменилось вокруг, а он никак не мог понять что. Настроение было испорчено.
После морской прогулки они долго сидели в прибрежном кафе. Лениво, совсем по-южному, пили горячий кофе, блаженно смакуя курортную неторопливость. Комментировали начинающих виндсерфингистов, шутили над неудачами. Заметив поблизости водные катамараны, Наташа неожиданно предложила погрести Сидору на одном из них, отплыть от берега подальше, искупаться. Рябинин нехотя, но все же согласился, его по-прежнему не оставляло еще утренние видение.
Наташа расположилась на палубе, наскоро раздевшись до купальника, Исидору же досталось кресло гребца со всеми вытекающими последствиями. Волнение на море было приличное, еще не утих дневной бриз, поэтому продвигаться в условиях постоянной качки было весьма затруднительно. Внезапно спутница Рябинина встала со своего места с возгласом, - Догоняй, - бросилась в воду с головой.
Сидор, пытаясь сохранять внешнее спокойствие, продолжал равномерное движение в след удалявшейся вновь испеченной Неяде. Сомнения в том, что пророчество должно сбыться, засели так глубоко, что уже через минуту он уже почти дико, сквозь срывающий брызги с поверхности воды ветер, кричал, - Стой! Подожди, остановись! Наташа!
Но Наташа, уже отплыв на достаточное расстояние от катамарана, чтобы не слышать, лишь высовывала из воды руку, махала в свою сторону.
Борьба с ветром и педалями малоустойчивого судна продолжалась какое-то время, пока Исидор совсем не выбился из сил. Окончательно обессилев, он, наконец, перестал грести, с досадой отвернувшись от уже недосягаемой цели. Взмокший от непрерывной работы ногами, отчаявшись, вытащил из пачки сигарету, жадно закурил.
«Подумаешь, невелика потеря», - успокаивал себя Сидор, - «Ничего с ней не случится. Это ведь моё помешательство, не её. Что переживать? В конце концов, чему быть – того не миновать». Он не смотрел уже на уплывающую все дальше и дальше Наташу. Ему уже было все равно от досады и горечи происходящего. Будучи не верующим человеком, но все же на всякий случай, посмотрев на далекое небо, обратился: «Боже, сделай так, чтобы все было хорошо».
Докурив, еще какое-то время, не рискуя оглянуться, Рябинин набирался смелости встретить отрезвляющую реальность, медлил.
«Нет. Я что-то не доглядел. Чего-то не доделал. Почему так приходится расплачиваться за чью-то жизнь», – думал Сидор, абсолютно дикими глазами осматривая волнующуюся поверхность лазурного моря.
- Наташа! – кричал в каком-то исступлении, - Где ты? Зачем ты так? Ответь!
Лишь заунывный свист теплого, заглушающего все и вся ветра слышался в ответ.
Больше получаса Сидор колесил в окрестностях места, где пропала Наташа.
Окончательно опустошенный напрасными поисками морской русалки, повернул к берегу.
«Как и кому говорить о происшествии? Что делать? Кому звонить?» - назойливо звенели в голове вопросы. Тяжелое бремя соучастника в убийстве вдруг свалилось на уже сгорбленные плечи. Словно в мистическом триллере, дрожащими руками, стараясь не смотреть по сторонам, собирал разбросанные вещи с палубы в конец обезумевший Сидор Петрович. Ко всему прочему примешивался, казалось, животный страх быть уличенным в содеянном преступлении, провожавшими от пристани молодыми людьми, раздававшими катамараны в аренду. С большим облегчением вздохнул Рябинин, когда юноша, бравший деньги за время, спокойно не без сочувствия, сказал, глядя в сторону моря, - Что ж будем ждать.
У Сидора еще теплилась надежда, что из-за высоких волн, он не разглядел, уплывавшую к берегу мечту своей жизни. Что еще секунда, еще мгновение, и она вновь появится во всей своей красе перед жаждущим искупления спутником, озарив его неизменным «прости» и лучезарною улыбкой. Но время шло. Все больше стихало бурное волнение шумного прибоя, все меньше становилось загоравших на пляже отдыхающих и меньше тлеющей надежды в сердце Сидора Петровича.
Стемнело. Почувствовав, что продрог и окончательно устал Рябинин медленно все время оглядываясь, побрел по направлению к своему жилищу. Он не знал, что теперь будет делать. Чем еще займется в своей жизни. Куда и зачем еще забросит его судьба. И будет ли еще нужен кому-то в будущем. Одно лишь знал точно: «Его мечте не суждено сбыться. Все безвозвратно утеряно. И вряд ли свершится даже маленькое чудо».
Над Коктебелем спускались сумерки. В звучащей в прохладе ночи музыке из репродукторов, в разных концах долины спускающейся к морю, не слышалось ничего, что напоминало бы Сидору Петровичу Рябинину о произошедшем с ним событии.

Лена, рассказ сам по себе - ни что иное, как художественный вымысел. Некоторые совпадения с реальной жизнью - лишь малая доля правдивости. Продолжение вполне было возможно, но решение не перегружать сюжет и желание оставить некоторую недосказанность, все же победило.
p.s. Не знаю что до Фила, но мне всегда было приятно общаться со своими сокурсниками и не только.

В качестве литературного дауншифтинга.

Затянувшееся пробуждение.

В то, что параллельные миры существуют, Аркадий Федоскин убедился, когда ранним октябрьским утром, почувствовал, почти физически, пронзивший его через все тело, посторонний предмет. Ощущение было не из приятных. Боль, сковавшая его от немного ниже поясницы, до немного левее позвоночника на уровне шеи, заметно затрудняла все движения.
«Ничего себе выспался!» - думал взъерошенный тридцати трех летний программист из Нижнего Новгорода, рассматривая себя в зеркало.
Механически двигая рукой, чистящей зубы щеткой, он судорожно пытался вспомнить, - что же его все-таки привело к тому, что любое микроскопическое движение стоило таких неимоверных усилий и нестерпимых страданий?

Вчерашний день был одним из однотипных, друг на друга похожих, заурядных, в череде таких же не очень выдающихся в разнообразии, сгустком серости и монотонности. Как обычно все были на утренней планерке. Потом пили кофе, обсуждая домашних и вечерние похождения. После чего разошлись по рабочим местам.
Ничего сверхъестественного и вполне обыденно.

«Разве пара доз неизменных таблеток экстази, перед традиционной вечерней игрой в War Face у приятеля по ВУЗу Феди Емельянова?» - продолжал анализировать Аркадий, через силу натягивая на ноги несвежие носки. «Никаких фигурально знамений там или каких-нибудь сакральных знаков, предупреждающих о таком неестественном пробуждении, тоже не было. Как обычно попили пива, отстукивая пальцами по клавиатуре, да разошлись, как делали это уже не раз на протяжении нескольких лет. Подумаешь амфетаминчик? Что в этом плохого? В первый раз что ли?»

Никак эта версия не стыковалась с переживаемыми неудобствами в спине и явно расширенным пространством чуть ниже пояса. При выходе на улицу, он даже развернулся спиной к светоотражающему окну, чтобы разглядеть неуместно увеличенное место. Ничего особенного не увидев, немного прихрамывая от колик, спустился во двор к своему гаражу.

Среди прочего хлама, которым только может быть забит гараж, стоял излюбленный до отколовшейся эмали на корпусе велобайк. Сегодня была суббота и Федоскин, по обыкновению, оседлав верного друга, стал крутить педали в направлении Лебяжьего озера, где собирались такие же любители экстрима.

По дороге нужно было пересечь небольшую балку, затерянную между железнодорожными путями и самим озером. Перейдя рельсы с велосипедом на плечах, Аркадий остановился на краю крутого спуска. Ему всегда доставлял удовольствие серфинг по извилистой и затейливо петляющей тропинке среди невысоких, еще не очень окрепших молодых дубов.

Не откладывая наслаждения в очередной раз услышать свист звенящего ветра в ушах, программист на отдыхе, оттолкнувшись ногой от земли, рванул по накатанной, наверно, уже не одно десятилетие, дорожке. Неожиданно резкий порыв сорвал уже облетевшую разноцветную листву, покрывавшую пожухлую и сухую траву, то здесь, то там беспорядочно разбросанных среди деревьев проплешин и с невероятной силой обрушил адскую смесь яркого великолепия, воспеваемого поэтами, вместе с обломками маленьких веточек, мелких бумажек и песком, прямо на лицо Федоскину.

На мгновение глаза закрылись и, потеряв управление, вернее связь с реальностью, Аркадий увидел, как руль, судорожно дергаясь в руках, вдруг отделился от корпуса байка, проделав несколько пируэтов вместе с хозяином, выскользнул из рук, с громким побрякиванием ударился о землю, успокоился невдалеке от зарослей можжевельника.

Боль настолько усилилась, проникая во все части тела, пожарным набатом звеня в голове, что Аркадий глухо застонал. Оглядывая свое тело, он только теперь отчетливо различил витиеватый, в несколько изгибов, шириною почти с ладонь у основания, кол, который, как казалось, все утро досаждал своим присутствием. На разорванной майке с левой стороны были видны темно-бордовые пятна. Федоскин попытался перевернуться на спину, но не смог. Какая-то неведомая сила удерживала предмет, так неожиданно проявившийся в его теле. Он попытался сделать еще одну попытку, но результат оказался прежним. Откуда-то из-за спины монотонно, слегка надменно раздался женский голос: - Ну что, Аркаша, ты все никак не можешь вспомнить меня, милый?

Федоскин уже попытался развернуться в другую сторону и краем глаза успел разглядеть, стоящую над ним в длинном до пят с белой, кружевной окантовкой, иссиня черном платье еще молодую женщину. Черты её лица были очень знакомы, но из-за яркого солнца в глаза и довольно свободного одеяния, скрывавшего фигуру, он никак не мог вспомнить обладательницу столь зловещего голоса.

- Что тебе нужно, красавица? – скрежеща песком на зубах, простонал Федоскин.
- Ничего, милый, - отвечала новоявленная валькирия, каким-то странным способом поднимая палку нанизавшую, как энтомологического кузнечика Аркадия.
- Ничего, дорогой. Ничего.

Палка, поднявшись в воздух, прокрутилась несколько раз, стремительно опускалась на землю. Каждое прокручивание доставляло неимоверные страдания Федоскину. Во время головокружительных вращений, он успел подробно разглядеть внешность истязавшей. Вполне правильный овал лица, обрамляли длинные, вьющиеся цвета угля волосы, над широко расставленными от маленького, аккуратного носа глазами, размашисто пульсировали довольно массивные в разлет брови.

«Ну да. Конечно. Как я мог забыть. Кинотеатр. Сеанс «Банович Страхиня». Ему уже семнадцать, ей уже двадцать. Такое странное сочетание, возникло лишь оттого, что Аркадию с недавних пор понравились куда более взрослые женщины, чем вечно думающие о дружбе сверстницы. С такими уже взрослыми, как он считал, возможно, чувствовать себя раскрепощенным и свободным, не скрывающим своих эмоций и неизменных мужских интересов к противоположному полу.

Они встречались недолго, ровно до того момента, когда не менее обворожительная нимфетка покорила любвеобильную натуру молодого Казанова. Тогда, объявив о своем уходе, оставив плачущую, умолявшую не покидать её Людмилу в одиночестве, не думая о будущем, хлопнул дверью.

И вот это будущее настало. Корчась и взвывая от боли, Аркадий валялся на уже начинающей промерзать мокрой земле. После памятного киносеанса он ничего не вынес кроме жуткой картины вбивания осинового кола предателю турок. Эта сцена единственное, что впечатлила его, затмив другие перипетии сюжета. Оставила неизгладимый след в памяти. Теперь, оказавшись в этой роли самостоятельно, он изо всех сил мысленно молился о скорейшем окончании столь изощренной пытки.

Наконец не выдержав, во всю мощь, уже охрипшего от стенаний голоса, Федоскин вскрикнул: - Господи, если ты есть, будь милосердным. Избавь меня от этого нестерпимого мучения. Очень прошу.

Не успело затихнуть над балкой протяжное ууу, как в небе громыхнул электрический разряд. Тучи над рощицей расступились и в сиянии стальных доспехов отражающих солнечный свет, с мечом, занесенным над головой, появился тогдашний президент федерации самбо Бадр Иванович Бельцев. Зависнув над землей, протягивая руку с растопыренными пальцами в сторону истязавшей, громогласным баритоном, чеканя каждый слог, почти пропел:

– Изыди, несчастная. У нас в стране свободный секс.

Не на шутку разгулявшаяся Людмила вдруг как-то ссутулилась, опустила взгляд. Пробурчав, - Наверно мне нужно помолиться, - резко развернулась, сделав вид, что уходит. Но через мгновенье в жутком вихре, срывающем покрова пестрой поляны, взвилась над поверхностью, где оставался лежать беззащитный Федоскин.
В её руках, сверкая булатом, уже красовался резной ятаган. С диким воплем, ломая ветки на своем пути, преображенная Вальпургия, набросилась на президента. Завязалось нешуточное сражение. Передвигаясь по небу со скоростью внеземных объектов, они обрушивали друг на друга шквал сокрушительных ударов и зычных воинских воплей. Разлетаясь по сторонам, потом, снова атакуя друг друга, кружили в смертельном танце. Постепенно, отдаляясь все дальше и дальше от земли, схватка переместилась в уже ставшие свинцовыми тучи. Пораженный Аркадий, как завороженный, не отрывая округленных глаз, смотрел за искрящимися облаками, низко нависшими над землей.

Сверкнула молния, потом другая. Раздался глухой рокот грома. Стена холодного дождя хлынула, словно из ведра, на обездвиженное тело Федоскина. На горизонте, еще различимом сквозь струи воды, Аркадий увидел надвигающуюся огромную волну, сметавшую все на своем пути.

- Это конец, - успел подумать огорченный Федоскин и глаза его мгновенно открылись. Он лежал в той же неестественной позе на любимом, розовом диване. С кухни доносились запахи утреннего завтрака, а в туалете кто-то тщательно смывал унитаз, неоднократно нажимая западающую кнопку слива. Сориентировавшись, сразу ощупав то место, где еще не так давно торчало инородное тело, Аркадий совсем успокоился. Все было на прежних местах. Поняв, что приснившийся потоп был ни чем иным, как доносившимся шумом унитаза, Федоскин перевернулся на другой бок и сладко заснул.